Под минархизмом понимается либеральная концепция «минимального государства», «государства – ночного сторожа». Государства с полной территориальной юрисдикцией, т.е. с вестфальским суверенитетом. К Локку эта концепция не имеет отношения, скорее к [далёкому от либерализма] Гоббсу. Локк говорил о персональной юрисдикции, полагая, что та часть жителей, которая не хочет государства – может оставаться в естественном состоянии свободы, не мешая другим быть в государстве. Минархизм – состояние, к которому многие либертарианцы считают необходимым [и возможным] привести современное «большое» государство.

0. Общим местом в либертарианстве является утверждение, что минимальное государство будет расти и невозможно этот рост остановить. Вот как это сказал Уэрта де Сото: если необходимость государства теоретически признается и оно существует на практике, то его разрастание остановить невозможно (тезис расшифрован им в этой статье). Обычный аргумент здесь в том, что выходить за рамки минимального государству выгодно и легко, все инструменты для этого у него есть. Энтони де Ясаи сравнивает ограничения минимального государства с поясом целомудрия, ключ от которого в кармане его носительницы. Дальше приведены менее традиционные аргументы против минархизма или, как минимум, необычные формулировки традиционных. Кроме того задаются вопросы, на которые минархизм не даёт ответа. Здесь нет аргументов как-либо связанных с демократией, ибо критика демократии – отдельная большая песня.

1. Проблема порабощения. Даже если все жители государства кроме одного хотят подчиняться какой-то власти и каким-то законам, это ни к чему не обязывает этого одного. Если же обязывает – то это по сути порабощение. Не существует оснований для власти, кроме добровольного согласия индивида подчиняться. Минархистское государство, обладая полной территориальной юрисдикцией, порабощает, ибо никто не спрашивает индивида согласен ли он быть во власти государства, у него нет выбора. От большого государства минархизм отличается лишь лучшим обращением с рабами. Или, скажем, «плохой памятью»: рабовладелец забывает о рабах и те живут как-то сами, являясь рабами лишь формально.

2. Проблема обоснования территориальной юрисдикции. Почему всякий (кроме иностранных дипломатов) кто на территории государства – в полной власти этого государства? Государство ведь даже не собственник территории страны! Минархисты молчат об этом. Ответ тут прост: потому что государства так договорились, поделили между собой территорию Земли и обязались не вмешиваться в дела друг друга. Но в теории минархизма даже нет других государств.

3. Проблема конфликта с негосударственной юрисдикцией. Вообще-то люди могут захотеть быть не в юрисдикции государства, а в какой-то другой, например, церковной. Если индивид вошёл в группу, где предусмотрены другие нормы и возник конфликт норм с государственными – что должно победить, добровольное или принудительное? Рэндианцы тут честны, они считают что государство нужно в том числе для ликвидации диктата любых негосударственных образований (верно, Сергей?).

4. Проблема «самых правильных норм». Из проблемы рабства минархисты пытаются выйти, утверждая, что есть некая совокупность норм («естественное право»), подчинение которым [точнее, тому, кто их энфорсит] не есть рабство. Это конечно чушь, потому что: а) неизвестно если ли вообще это «естественное право» и откуда оно взялось; б) даже если оно есть - никто не знает его норм, неизвестно даже вербализумо ли оно или носит распределённый, принципиально невербализуемый характер; в) даже если кто-то знает его нормы, любой другой “имеет право” (ха-ха) ему не верить и подчиняться другой совокупности норм. Скажем, христиане считаю верными свои нормы, мусульмане свои – каким должно быть «право» в государстве, состоящем из тех и других? Религия вообще первична к государству. Невозможность достичь единого мнения прекрасно продемонстрировал я своими кейсами убийств, когда русские австро-либертарианцы давали противоположные ответы.

5. Проблема белок в колесе истории. Если не все, то многие ныне существующие государства когда-то были минархистскими [или около того]. То, что они повсеместно перестали такими быть, как бы намекает нам, что это произошло не случайно, а по каким-то причинам. Возврат к исходному состоянию без устранения этих причин – это предложение зайти на новый круг. Желающий не быть белкой минархист - должен указать, что это были за причины и куда они делись. Но минархисты либо вообще не говорят о причинах, либо [если говорят] не знают, как их устранить. Понимая, что социалисты невменяемы, они либо хотят взять пару веков на их переубеждение, либо хотят ввести всякие избирательные цензы, как будто раньше цензов не было и возврат к ним – не есть заход на новый круг без устранения причин (минархистам: поскольку цензы были много где и везде исчезли, вы не можете предлагать цензы, не указав причины их устранения и куда эти причины делись).

6. Проблема произвольности правоохраны. Почему именно правоохрана, а не что-то другое? Разве спасение жизни (экстренная медицина + МЧС) – не важнее? А кормёжка голодных? Ну а удовлетворение сексуальных потребностей тех, кто сам не может? Я намекаю, что выбор правоохраны как главной функции государства – произволен, есть много чего интереснее. И если мы произвольно провозгласили что-то одно “общим делом”, то уже не можем закрыть список, отмахнувшись от всего другого. Неудивительно, что в реале список постоянно растёт. Кстати, эту проблему можно назвать «проблемой сомнительности парадигмы», поскольку «ночной сторож» выглядит сомнительнее «страховой парадигмы государства», которая лучше отражает реалии.

7. Проблема особости функций государства. Минархисты считают что услуги правоохраны, правосудия (поиск меры возмездия), и самого возмездия (наказания) – есть услуги столь особые, что производить их может только государство, монополизировав их. Вообще-то, эту особость нужно доказывать. С моей точки зрения это совсем простые услуги, гораздо проще чем, скажем медицина, страхование, высшее образование, бизнес-консалтинг и многое другое, а монопольность делает их дорогими и некачественными (ну и без конкуренции исчезает информация о разумных издержках производства и нет стимула для инноваций). Хотелось бы увидеть доказательство особости.

8. Проблема отрицательного отбора. Рост, вес интеллект, стремление к власти и всякие психические качества людей в популяции значительно разнятся и даже если большинство людей либертарианцы, наверняка найдётся сколько-то процентов жаждущих власти этатистов. Если мы создаём государство, то в него полезут те, кто жаждет власти (странно, если наоборот). Учитывая преимущественный доступ представителей власти к СМИ и всякие предвыборные кампании и дебаты, зрителями коих в идеале должны быть все жители страны, этатистские мимы быстро станут доминирующими. Это усугубляется тем, что мимы, идущие с вершин иерархии приматов, имеют больший авторитет и их легче усваивают.

9. Проблема стимулов миротворца. Если миротворец получает зарплату в процессе решения проблемы [а не по факту решения], то он заинтересован, чтобы проблема существовала вечно. Или даже в её эскалации, если от этого вырастут доходы. Ровно так устроены армия, полиция и вообще все государственные органы. Известно, что ЦРУ преувеличивало советскую военную угрозу, а Пентагон – это крупнейшая в мире лоббистская организация, заточенная под выбивание денег из бюджета. Полиция не лучше: преступность почти всё время растёт. А вот, например, государства заморозили решение проблемы сомалийских пиратов и тормозят её решение частными методами, потому что это хороший повод для военного присутствия в регионе. Если вы думаете что постоянный рост «плотности регуляции» случаен – вы ошибаетесь. Учитывая «отрицательный отбор» и доминирование профессиональной бюрократии (выборные клоуны – это единицы %) вы ничего не сможете с этим сделать: государство, созданное для решения каких-то проблем, будет раздувать эти проблемы, чтобы поддерживать потребность в себе и по возможности на этом расти.

10. Проблема слепого пятна в вопросе равенства. Многие либертарианцы являются эгалитаристами. Меня и самого порадовало бы равенство людей так же, как овладение людьми телепортацией и телекинезом (оно столь же вероятно), но при чём тут минархизм? Минархисты тупо не видят что госслужащие не равны гражданским лицам. Почему судьёй может быть только назначенный государством человек, а не любой прохожий? Почему депутаты могут писать законы для рядового гражданина, а рядовой гражданин для депутатов – нет? Почему полицейский может вас обыскать, а вы полицейского – нет? Минархист желает достичь равенства, порождая неравенство.

11. Проблема «общей пользы». Минархисты говорят что деятельность государства ведёт к общей пользе. Но при детальном рассмотрении всегда находятся те, кому от этой «общей пользы» больше вреда. Возьмём такое “очевидно полезное дело” как борьба с преступностью. Если я торгую оружием, то приличный уровень преступности мне выгоден, растёт сбыт оружия. От наказания преступника страдает сам преступник и его близкие. Как можно сказать больше ли пользы мифическому “обществу” или вреда торговцам оружия и конкретным людям? Нормальные люди не умеют суммировать субъективные ценности, аргумент об общей пользе – чисто социалистический.

12. Проблема принципа неинициации насилия (NAP) и оснований для наказания преступника. Поскольку минархисты не готовы официально признать жителей страны рабами государства, а территорию страны собственностью государства – не ясно какие они находят другие основания для наказания преступников? Вот кто-то кого-то убил, - какое государству до этого дело? Родственниками убитого есть дело, они пострадавшие и жаждут мести. Но государство тут посторонний. Может ли явно посторонний субъект наказывать преступника без просьбы со стороны потерпевшего? Не будет ли это инициацией агрессии? Если я вам дам пендаль за то, что вы перешли дорогу в неположенном месте – вы сочтёте это нормальным? Решение этой проблемы в пользу наказания выглядит сомнительно.

13. Проблема мнения жертвы или проблема одинокого буддиста. Если моральные аргументы для вас что-либо значат, то вот вам кейс, который рушит всю систему государственной правоохраны. Убит буддист, оставивший нотариально-заверенное завещание не наказывать своего убийцу. Убийца арестован. Что должен решить суд, зная все обстоятельства дела? Ну и далее, в современном мире мы уже часто не знаем каких взглядов был убитый на наказание.

14. Другие проблемы применения NAP. Кто-то собирает в подвале атомную бомбу, кто-то строит фабрику взрывчатки в центре города, кто-то закапывает на своей земле токсичные отходы в ржавых бочках – должно ли минархистское государство вмешаться, ведь агрессии пока нет и ущерб никому не нанесён? Теория «ночного сторожа» не даёт внятных ответов. А должно ли государство спокойно смотреть на появление конкурента себе-любимому, если тот пока ничего не нарушил, а потом с ним уже ничего не сделаешь, поскольку это крыша с ядерным оружием? Есть ли у «правильного» государства мандат мочить потенциальных конкурентов? Не являются ли такими потенциальными конкурентами любые объединения чем-то недовольных граждан?

15. Проблема отсутствующей однородности. Сама идея nation-state предполагает некоторую однородность жителей, прежде всего монорелигиозность и моноэтничность (а Варфоломеевская ночь, этнические чистки и геноцид – часть эволюции почти любого национального государства). В неявном виде предположение об однородности лежит в основе идеи государственного нормотворчества, «современного» (не третейского) правосудия, обязательности прецедента, госязыка, госсистемы образования и т.д. Даже в весьма разнородных империях для достижения однородности создавались и взращивались новые идентичности (вспомним «советский человек»). Но в эпоху постмодерна ни о какой однородности речи уже не идёт, а построенные на её фундаменте институты дают сбои, которые пытаются лечить «мультикультурализмом» и прочей фигнёй. Истина же в том, что если нет однородности – нет и nation-state со всеми его институтами. Например, там где все разные – суд должен быть третейским и никакое решение суда не является прецедентом для других решений. (Книга по теме: Майкл Манн «Темная сторона демократии: объяснение этнических чисток», 2005, 928с.)

16. Проблема деструктивных иллюзий. Люди действуют исходя из своих субъективных представлений о реальности, которые могут быть сколь угодно сказочны. Каждая эпоха, не исключая и Новейшее время, рождает свои мифы и суеверия. Современники принимают их за чистую монету (как часть реальности) и верят в них, как греки верили в Олимпийских богов. Полную опись наших мифов и иллюзий я оставлю этнографам будущего, но некоторые, связанные с демократией и наиболее деструктивные – я укажу (подробнее здесь): миф общественного договора; иллюзия добровольности подчинения; иллюзия равенства; иллюзия доступности власти; иллюзия выражения воли большинства; иллюзия деперсонализации насилия (его квазиприродного характера). Последняя вероятно самая вредная. Типа, это не власть так хочет, этого хочет народ, общество, а это почти природа, против этого не попрёшь. В результате насилие приобретает невиданные масштабы, совершенно недостижимые для монархий, где насилие персонифицировано. Вот ещё пример деструкции: если вы создаёте законодательный орган, то вы убиваете представление о праве как о чём-то нерукотворном (как, скажем, язык) и создаёте представление «право – плод работы парламента». Все эти иллюзии облегчают рост государства и насилие над индивидами, они своего рода любриканты.

17. Проблема альтернативных издержек. Мы в общем-то можем допустить что переход к минархизму возможен (вопрос устойчивости оного пока опустим), но глупо было бы не допустить возможность существования чего-то альтернативного, не связанного со столь многими проблемами. История и современность демонстрируют нам массу примеров нетерриториального устройства юрисдикций: от ранних греческих полисов (где индивиды были в юрисдикции не полиса, а фратрий и фил) и Римской империи (где до эпохи заката большинство жителей не были гражданами империи и находились в юрисдикции полисов и племён) до нынешнего Мальтийского ордена и контрактных юрисдикций в морском праве (см. «государство флага»). Минархистам следует сказать что-то типа «мы считаем, что минархизм при всех его проблемах и вероятной неустойчивости всё равно лучше, чем альтернативные формы устройства власти, потому что …» и как-то это обосновать. Я, пожалуй, допущу что издержки перехода к минархизму могут быть меньше, чем, скажем, к контрактным юрисдикциям (трудно сказать точно), но с последствиями сложнее: минархия неустойчива, издержки роста государства известны, - а альтернативы могут быть устойчивы.

18. Проблема конца истории. Идея минархизма неявно предполагает, что минимальное территориальное государство – это своего рода вершина эволюции социальных институтов, и мы её как-то проскочили, и надо бы к ней вернуться. Хорошо хоть не к обезьянам. Я хотел бы услышать: вершина или не вершина? Конец эволюции или не конец? Почему проскочили, если вершина?

19. Проблема коллективизма. Заявляя себя индивидуалистами, либертарианцы-минархисты почему-то предпочитают одно, явно коллективистское решение для миллионов жителей страны: одно государство на всех с едиными для всех нормами и институтами. Тут какая-то нестыковка: если уж вы считаете, что коллективизм – это плохо, то почему минимальное государство – это хорошо?

20. Проблема факторов мироустройства, приводящих к минархизму. Историческая социология показывает, что на форму устройства и размеры государства влияют ряд факторов, от технологий войны и технологий сбора ренты до технологий индоктринации. Например, существует «военно-налоговая теория государства» Чарльза Тилли. Но минархисты не говорят что должно произойти с факторами, чтобы нам вдруг выпало маленькое государство.

21. Проблема «богословия после Освенцима», точнее государства перед Освенцимом. Это Яков Кротов сказал, что «оказываясь перед государством, надо спрашивать: А как, любезное, ты докажешь, что неспособно на Освенцим?». И да, отвратительно, что после всех мерзостей, сотворённых государствами в 20-ом веке кто-то всерьёз рассуждает о том, что государство необходимо и должно делать то-то и то-то. Это как рассуждать что Чикатило после наказания и лечебных процедур должен возглавить детский сад, ведь он специалист по детям.